Пригород мира - Егор Киселев

Хотя все эти школьные проблемы были где-то в стороне, на обочине жизни. Для себя Павел рисовал противоречивые, хотя и весьма симптоматичные картины действительности, все они были сходны в какой-то апатичности и отрешенности от действия. Это было время какого-то безвольного созерцания, безучастного всматривания в посторонний опостылевший мир. В сознании Павла вырисовывался тот образ, который он еще долго будет носить в сердце, образ странника, человека с большой дороги, неприкаянного, ни к чему не прикованного, может быть даже бездомного, музыканта или артиста. Его завораживал образ бескрайней степи, открытой жизни, где нет ничего родного и теплого, где решительно нечего терять, где жизнь открыта всем ветрам и всем направлениям. Но он еще плохо понимал, что душа его жаждала совершенно иных странствий, тех, для которых не обязательно покидать родной город или даже дом. Душа искала странствия по душам.

У всех подобных образов был один существенный недостаток, Павел не был ни артистом, ни музыкантом, и если до настоящего времени это его никак не смущало, теперь это становилось проблемой. Всякий талант сам по себе имел в глазах Павла уже достаточное основание и оправдание для существования, а вот ему, бесталанному, приходилось трудиться, чтобы решить, куда двигаться дальше. Он думал, что талантливым людям повезло, жизнь избавила их от колебаний. И хотя с них спрашивается втрое больше, нежели с обычных людей, они могут не тратить время на мучительные размышления. Он тогда ничего еще не слышал ни о заложниках своего таланта, еще ничего не слышал об отчуждении, ничего не слышал о великом презрении и одиночестве гения. Себя он чувствовал человеком без призвания (ох, уж и боролся он с этим словом!). Помнится, в университете на втором курсе он будет с пеной у рта спорить с одним аспирантом – куратором их группы – о призвании, более того, о правомерности использования этого громкого слова. Аспирант утверждал, дескать, невозможно ничего понять вне этой категории, вне призвания эта сартрианская свобода (а вместе с ней и сартрианское достоинство!) получается нечеловеческой, если не сказать и вовсе бесчеловечной, а призвание всегда обращено к человеку и является, пожалуй, лучшим свидетельством божественной его природы. А Павел на хмельную голову смеялся и кричал, что всякое призвание – суть призвание на крест, и не ему (аспиранту) говорить о бесчеловечности, ведь в раю нет и не может быть нераспятых! К Павлу, как он сам про себя говорил, свобода всегда была повернута оборотной своей стороной, для него она всегда была синонимом непреодолимого одиночества. Хотя на этом следует остановиться, вернемся к нашим экзаменам.

Еще до экзаменов Павлу предложили вести официальную часть их выпускного вечера. Он, памятуя о давешнем разговоре с Верой, пошел на принцип и от участия отказался. Координатор только пожала плечами, но уговаривать его не стала, лишь отозвалась, глядя куда-то в пол, что обыкновенно активисты чуть ни дерутся за это почетное право. Павел остался непреклонен, от всякого возможного участия в организации последнего школьного мероприятия он решительно отказался. И в этом, наверное, было его самое горькое школьное упущение; действительно, никаких проблем у координаторов с желающими поучаствовать не было, и те, кто согласился вести это мероприятие, остались в результате на бесчисленном количестве фотографий, они несколько часов были в самом центре внимания. Павел же все это время скучал в зале, сидя поближе к выходу, досадуя на собственный необдуманный отказ. Да и сам выпускной прошел мимо Павла, казалось, он единственный, кто не принял участия ни в одном номере, не пел со сцены, не танцевал вальс, не выдвигался на роль короля бала. Даже рассвет встретить толком не удалось, к тому моменту Павлу было уже настолько плохо, что большую часть утра он встретил, обнимаясь с тазиком у своей кровати. Впрочем, Вера тоже не ходила встречать рассвет, когда выпускники собирались уже выйти навстречу солнцу, она тихо подошла к Павлу на школьном крыльце, обняла, чтобы проститься и тихо напомнить, что они больше никогда не увидятся.

Окончание школы не внесет в жизнь Павла решительно никакой ясности, даже напротив, вопросов станет значительно больше. После столь неожиданного, даже какого-то рваного окончания, повседневность будто надломится, исчезнет привычная занятость, свободное время станет пыткой. Хотя до поступления в университет останутся буквально считанные дни, Павел не найдет в себе достаточно сил, чтобы готовиться к экзаменам. Вся перспектива поступления была для Павла исключительно внешним рубежом, да и специальность, на которую он решил подать документы, выбрала скорее матушка, нежели он. Она хотела, чтобы он поступил в политехнический институт на факультет информационных технологий, а он молчаливо согласился, хотя никаким образом эти самые технологии его никогда не интересовали. Но так было до самого последнего момента, пока Павел, наконец, не передумал.

– Что значит социология? – спросила растерянная мать, поставив на тумбочку в прихожей пакеты с продуктами.

– Мне интересна социология, – заикаясь, произнес Павел.

– Купи себе книжку, сынок. – Мать разулась и быстро прошла на кухню к холодильнику, Павел за ней даже не поспел. – Ты голодный? Если да, то перекуси чего-нибудь, ужин будет не скоро.

– Я не хочу есть, – отозвался Павел. – И в политех я поступать тоже не хочу!

Павел услышал, как на кухне грохнулся стакан со стола. В следующий момент мать уже возникла перед ним и со злобой в голосе заговорила:

– Напиши список, чего ты еще не хочешь! Почему ты говоришь мне об этом перед самым поступлением?

– Уж лучше сейчас это сказать, чем после поступления! – Резко ответил Павел. – Я с самого начала не хотел туда поступать.

– Хорошо, – выдохнула мать и ушла в свою комнату.

В какой-то момент Павлу показалось, что он слишком строго обошелся с ней, но в ту же минуту подумал, что только строгостью он сможет чего-то добиться. «В конце концов, ничего ведь страшного, пообижается немножко и перестанет». Было у него, впрочем, твердое понимание, что никто не имеет права решать столь важные вопросы без его деятельного участия, правда он не подумал, что матушку расстраивало не его участие в решении насущных проблем, а то, что он ломал все договоренности в самый последний момент.

Мать вернулась в комнату Павла через семь минут. Она заметно нервничала, села рядом с Павлом, но заговорила не сразу:

– А может быть, тебе стоило бы попробовать поступить в Петербург?

Павел был очень удивлен такому повороту событий. У него были вполне резонные сомнения, сможет ли он в местный университет поступить, а тут на тебе, столица:

– Нет, – ответил он твердо. – В Питер поступать я не поеду.

– Ох, и чадо, – тяжело выдохнула мать и вышла из комнаты.

Павел подметил, что матушка его была в этот день крайне взволнована. Она все бегала по квартире, суетилась, даже успела затеять уборку (уже третью на текущей неделе). Тишина воцарилась в квартире только к вечеру, когда, после короткого телефонного разговора, мать ушла из дома. Павел наконец-то смог выйти на балкон и выкурить сигарету. Он еще не знал, к чему был этот разговор об учебе в Питере, ничего не знал о волнениях матери, да и ни о чем не думал, кроме своих обычных отвлеченных мыслей.

Матушка вернулась домой поздно вечером. Она молча прошла к себе в комнату, потом поставила чайник и вышла в зал. Вид у нее был уставший, хотя, как показалось Павлу, она была в хорошем настроении. Павел встал в дверном проеме, она коротко посмотрела на него, улыбнулась и вернулась к чтению.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, мам? – Прервал молчание Павел.

– Нет, – тихо ответила матушка, не отрываясь от чтения.

Павел смутился:

– Но, а как же социология? Ты оставишь этот вопрос без внимания? – В его голосе послышалась неуверенность.

– Нет, не оставлю, – отозвалась мать. – А что ты хочешь услышать?

Павел потупил взгляд и сказал совсем уже тихо:

– Не знаю… скажи хоть, что ты по этому поводу думаешь.

– Я думаю, – отвлеклась мать, – что ты совершишь величайшую глупость, если решишь изменить наши с тобой планы.

– А если я поступлю на факультет, который мне не интересен, я не совершу величайшую глупость? – Спросил Павел обиженным голосом.

– А где ты потом будешь работать со своей специальностью? В институте преподавать? Хочешь, я скажу, какая будет у тебя зарплата? Интересы приходят и уходят, а есть хочется каждый день, слышишь? – Сказала мать строго.

– Слышу, – бросил Павел и ушел к себе.

Мать неожиданно вошла в его комнату:

– Что, ты думал, я не замечу всех этих программок исторических факультетов, а? Может быть, ты действительно хочешь мести улицы, я, конечно, не против, но зачем для этого заканчивать университет? Помнишь тетю Таню, мать Кирилла?